Неточные совпадения
Я не про
веру мою говорю:
вера моя невелика, я — деист,
философский деист, как вся наша тысяча, так я полагаю, но… но замечательно, что я всегда кончал картинку мою видением, как у Гейне, «Христа на Балтийском море».
Она вытекает из
философского мировоззрения коммунизма, из его религиозной
веры.
Философские споры его состояли в том, что он отвергал возможность разумом дойти до истины; он разуму давал одну формальную способность — способность развивать зародыши, или зерна, иначе получаемые, относительно готовые (то есть даваемые откровением, получаемые
верой).
Собственно мистический характер зодчество теряет с веками Восстановления. Христианская
вера борется с
философским сомнением, готическая стрелка — с греческим фронтоном, духовная святыня — с светской красотой. Поэтому-то храм св. Петра и имеет такое высокое значение, в его колоссальных размерах христианство рвется в жизнь, церковь становится языческая, и Бонаротти рисует на стене Сикстинской капеллы Иисуса Христа широкоплечим атлетом, Геркулесом в цвете лет и силы.
Невозможно отделить
философское познание от совокупности духовного опыта человека, от его религиозной
веры, от его мистического созерцания, если оно есть у человека.
Религиозная
вера лежит в основе и всякой цивилизации, и всего пути истории, и
философской мысли.
При таком
философском миросозерцании трудно было оправдать мессианскую
веру в русский народ, трудно было обосновать философию истории и этику Герцена.
Психологическая противоположность знания и
веры бросается в глаза даже человеку, не склонному к
философскому анализу.
Теперь обратимся к
философскому анализу природы знания и
веры.
— Если вы знакомы с историей религий, сект,
философских систем, политических и государственных устройств, то можете заметить, что эти прирожденные человечеству великие идеи только изменяются в своих сочетаниях, но число их остается одинаким, и ни единого нового камешка не прибавляется, и эти камешки являются то в фигурах мрачных и таинственных, — какова религия индийская, — то в ясных и красивых, — как
вера греков, — то в нескладных и исковерканных представлениях разных наших иноверцев.
Ныне мешают
вере философские воззрения, а тогда мешало язычество: — какая же выгода от этого различия для древней Руси?
— Не умудрил меня Господь наукой, касатик ты мой… Куда мне, темному человеку! Говорил ведь я тебе, что и грамоте-то здесь, в лесу, научился. Кой-как бреду. Писание читать могу, а насчет грамматического да
философского учения тут уж, разлюбезный ты мой, я ни при чем… Да признаться, и не разумею, что такое за грамматическое учение, что за философия такая. Читал про них и в книге «
Вере» и в «Максиме Греке», а что такое оно обозначает, прости, Христа ради, не знаю.
Эта же
вера легла в основу учения Вл. Соловьева о действенном искусстве, которому он присвоил название теургии [Понятие теургии Соловьев разрабатывал в своем трактате «
Философские начала цельного знания».
Догмат
веры потому не оказывает давления на свободу
философского исследования, что его религиозная значимость лежит в иной плоскости и не ставится под вопрос
философским сомнением.
Здесь в законные права вступает религиозная интуиция или
вера: о нездешних корнях нашего бытия нам может поведать только откровение, неизбежно выливающееся в форму мифа, который затем уже может получить и
философскую обработку, быть положен в основу философемы.
Ведь религиозная
вера и мифотворчество не может же быть упразднено в своей области какой-либо философемой, и религия существует с большим достоинством вне всякой философии, нежели с несвободной, а потому и неискренней философией, которая как будто хочет показать своей «апологетикой», что сама религия нуждается в апологии, задача апологетики, возомнившей себя религиозной философией, есть поэтому вообще ложная задача, одинаково недостойная и религии, и философии, ибо в ней соединяется отсутствие религиозной
веры и свободного
философского духа.
С. 581 750.], говорит о
вере как установляющей бытие предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь: согласно этому учению, акт
веры присутствует в каждом познавательном акте [Эта теория подвергнута разбору проф. А. И. Введенским в его сборнике «
Философские этюды» в очерке под заглавием: «Мистическая теория познания Соловьева».].
Стремление оккультистов путем медитации услышать голос самих вещей, как и
вера Гегеля, что в мышлении, после того как им, путем
философского медитирования, преодолены низшие, феноменологические, ступени самосознания духа и действует уже сам Логос, — формально сродны с «мифотворчеством».
Особой оригинальности или
философской ясности суждения автора «Изложения православной
веры» не имеют, сравнительно с учениями св. Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, однако высокий вероучительный авторитет этого произведения заставляет с особенным вниманием относиться к его идеям, в частности и по вопросу об «апофатическом» богословии. Приведенные суждения даже текстуально близки к соответственным местам из сочинений Ареопагита, святых Максима, Василия Великого и др.
И то, что загорелось в душе впервые со дней Кавказа, все становилось властнее и ярче, а главное — определеннее: мне нужна была не «
философская» идея Божества, а живая
вера в Бога, во Христа и Церковь.
Такова предельная интуиция религиозного самосознания и исходная аксиома
веры, которая приемлется или отвергается в глубочайших недрах целостного религиозного духа до всякой рефлексии и ранее всякой философии; последняя лишь выявляет и осуществляет разные возможности, заложенные в уже принятом решении, дает ему
философскую транскрипцию.
Не говоря уже о многочисленных представителях слепого, фанатического атеизма, у которых практическое отношение к религии выражается в ненависти к ней (ecrasez Finfame) [«Раздавите гадину!» (фр.) — слова Вольтера по поводу католической церкви.], здесь в первую очередь следует назвать представителей немецкого идеализма Фихте (периода Atheismusstreit) [«Спор об атеизме» (нем.) — так называется литературный скандал, разразившийся в Иене в 1799 г. по поводу статьи И. Г. Фихте «Об основании нашей
веры в божественное управление миром», опубликованной в 1798 г. в редактируемом Фихте «
Философском журнале».
В действительности же, в противность Гегелю, религиозная достоверность существенно иная, чем
философская, поскольку
вера отлична от дискурсивного мышления, а мифологема от философемы.
Рабство это связано с тем, что религиозная
вера и научное знание становятся внешними повелевающими силами для
философского познания.
Яркими примерами таких значительных по своему значению и объему внушений могут служить средневековые крестовые походы, не только взрослых, но и детей, и частые, поразительные своей бессмысленностью, эпидемические внушения, как
вера в ведьм, в полезность пытки для узнания истины, отыскивание жизненного эликсира,
философского камня или страсть к тюльпанам, ценимым в несколько тысяч гульденов за луковицу, охватившая Голландию.